Неизвестная земля
Книга 1

(ред: публикуется без корректуры) 

Начало
Глава 8.
Невольники.

    Богдан очнулся. Голова немного побаливала, но это пустяки. Главное, что жив. Богдан сел, и тут обнаружил, что он в какой-то камере. По-другому не назовешь. Прямоугольное помещение в несколько метров с железными стенами и крышей, с каменным полом, усыпанном соломенной трухой. Сам же он лежит на каком-то матрасе или вернее сказать, тюфяке, А впереди дверь. Странная железная дверь, как в тюрьме. Сверху, на уровне головы, в ней имелось небольшое отверстие, сквозь которое на пол падал свет. Но его поразило не это. Его руки были прикованы каждая длинной цепью, концы  которых впаяны в нижние углы стены, что напротив двери  - цепь от правой руки  крепилась в правом углу, от левой руки цепь тянулась к левому углу. Однако и это не всё. У него пропала вся одежда и часы. Вместо его костюма и ботинок – кальсоны с грубыми штанами из мешковины, лапти и две рубашки: внизу – из нежного хлопка, сверху – из грубой мешковины.  Богдан вскочил на ноги и подбежал к двери. Хотел замолотить в неё, но не сумел – цепи мешали. До пояса руки можно поднять, находясь, а выше, например, на уровень груди – крепление цепей в нижних углах противоположной стены мешало. Разъяренный этой новой преградой, он дёрнул руками раз, два, но цепи не поддавались.
    - Что за… выпустите меня! Немедленно откройте дверь! Эй!  Меня здесь кто-нибудь слышит?
    - А то! И слышим, и видим.
    Задорный молодецкий голос принадлежал парню, стоящему в камере напротив за точно такой же дверью. Увидев, что на него обратили внимание, паренёк улыбнулся и озорно подмигнул.
    - Ну, как? Те полегчало? Как звать-то?  Меня Игорем, а тебя?
    - Слушай, парень, кончай эти шутки! – рассердился он, а юноша рассмеялс.
    - Во чудной!  Он думаит, шо шутят с им!  
    Богдан окончательно рассвирепел.
    - Да  что здесь происходит, чёрт побери? Где я, кто-нибудь может мне ответить?!
    - В неволе, али ты этого ишо  не понял? – добродушно ответил кто-то слева от него.
     Изумлённый, Богдан повернул голову и увидел с десяток мужских лиц, с любопытством взирающим на него из оконцев своих камер. Только лица, тел не видно – оконца не дают разглядеть. Лица, лица, лица – сплошь мужские. Глазеют, как лошади в конюшне.
    - Да не пужайся ты, - добродушно произнёс всё тот же голос – он глянул: говорящий оказался мужиком, смотрит из третьей камеры что напротив. – Не привиделось те это.
    Да он сам видит, что не привиделось! Только дальше-то что? Он не знал – его что, решили разыграть таким образом? Или его в самом деле взяли в заложники? Но если да, то эти мужики тогда кто? Судя по лицам и говору....  нет, так не бывает, что-то здесь не то, не то! Мужики явно не его уровня, просто какие-то дремучие пни из деревни, так что мысль о выкупе отпадает сразу. Значит, здесь что-то другое. Может быть, его всё же разыгрывают? Но кто и зачем? Тех людей он не знал, да и представить ситуацию, чтобы его решились разыграть именно таким образом – сначала с собакой, погоней с волками, а теперь с каким-то рабством – ну бред очевидный. Никто не мог знать, что он поедет в лес, а значит, уже предположение о розыгрыше можно откидывать. Тогда что же, его по-настоящему сделали рабом? Его? Ладно, разберётся потом, а сейчас нужно выбираться отсюда!

    Он вернулся к своему тюфяку и взялся  дёргать оковы на руках, но те не поддавались. Он попробовал всё: вертел, дёргал что есть мочи за цепь, но так ничего и не добился. Когда же он, отдохнув, вновь решил возобновить свои попытки, услышал скрип открываемой двери, ведущей в эту барак, и стук сапог. Ему хотелось увидеть, кто там пришел, но ему не очень-то хотелось унижаться, чтобы, подойдя к поганому окошку, пялиться на вошедшего. Если это его друзья, которые решили таким образом пошутить над ним, то шутка оказалась плоха и поводом для смеха он быть не желает. Ну а если его в самом деле пленили, то тем более быть посмешищем он не желает.  И он остался сидеть на сломе.  Пришедшим в барак оказался Дроздов и незнакомая Богдану девушка. Дроздов нес два большие ведра с корцами в них, в одном ведре находилась вареная картошка с зеленью,  в другом - вода. Его спутница несла ношу полегче – деревянные миски с деревянными ложками и кружками –  тоже в двух ведрах. Дроздов подходил к каждой камере, открывал «кормушки», его спутница выдавала ему миску и кружку, он наполнял их едой и питьем и ставил на полочку, туда же клалась ложка.  Обойдя всех, Дроздов подошел, наконец, и к  Богдану.
    - Ну как, наш новый раб уже проснулся? – смеясь, спросил он, заглядывая в окошко.  -Ужинать будешь? Сегодня чудный картофель… Что-то ты сегодня неразговорчив.   Ничего, привыкнешь.
    И, поставив на полку-кормушку Богдана пищу, он весело подмигнул ему и вышел.  Если это розыгрыш, то он зашел слишком далеко. Но это не розыгрыш и  подойдя к окошку в двери, Богдан, увидев, как  в нижней части дверей у кормушек мелькали мужские руки,  работающие ложками,  понимал это всё сильнее. Это не розыгрыш, его сделали рабом – чёрт знает кто и чёрт знает где. Голода он не испытывал, и вместо ужина занялся в очередной раз избавляться от своих оков, только как и в прошлый раз, ничего не добился и  с тем уснул.
    Он проснулся рано утром. От голода. Проснувшись, прошелся по своей тюрьме, а потом выглянул в окошко – ни одной головы не видно в соседних дверях. А слева даже слышен храп. Все еще спят. Хотел вернуться к себе на тюфяк и доспать, но передумал – есть по-прежнему хотелось.  Посмотрел в свою кормушку. Круглая плошка с картошкой (со вчерашнего вечера), в кружке – вода, а рядом с ними – деревянная ложка.  Незамысловатая еда, к тому же остывшая за ночь, его не прельщала, однако выбирать не приходилось.  Еще раз убедившись, что цепи никак не снять и что его никто не видит, Богдан присел, взял миску, зачерпнул картошку и отправил в рот. Прожевал. Гадость, но есть можно. И тут на него накатил такой приступ голода, что он с жадностью набросился на остатки картофеля и съел все, даже ложкой миску выскреб.  Поев, он хлебнул пару раз воды и вернулся к себе на тюфяк, и за неимением салфетки, вытер губы пучком соломы, подобранной с пола.
    - Подъём! – раздался чей-то грубый голос.
    Барак ожил. Кругом начали просыпаться люди. Где-то недовольно ворча, где-то подходили к своим кормушкам. Но общее было одно – всюду звенели цепи. Вошедшего к нему в барак мужчину он увидел впервые – хмурый, заросший колючий щетиной, с таким же колючим взглядом и гадкой насмешливой улыбочкой – Богдан даже поежился от отвращения. «Олег», - услышал он шёпот одного из невольников. Главный помощник включил висевшие по центру прохода фонари – открыл каждый, приподняв стеклянную заслонку и, чиркнув спичкой, зажёг в каждом свечку, а после чего вернулся к дверям – за едой и за чистой посудой-  её, как и вчера, несла девушка, только теперь другая. Олег подходил к дверцам камер, забирал грязные миски, ложки и кружки, а в замен в подаваемые девушкой чистые наливал и накладывал завтрак – гречневую кашу с ломтем чёрного хлеба и воду. Подошел он и нему. Заглянув в его пустую миску, он довольно ухмыльнулся.
    - Что, голод не тётка? Успел оценить диетическую пищу?
    Наложил порцию каши и корец воды. Но к завтраку Богдан не притронулся и остался сидеть на своём месте. Так прошел час, или два – он не знал точно – часов у него не было, да и в бараке они не висели.  А потом пришел Влад, Дроздов и еще четверо. Они подходили к дверям, отпирали их и снимали с рабов цепи, по ходу чего  давали распоряжения, чем им следует сейчас заняться и те уходили из барака без всяких цепей и даже без сопровожденья, на улицу, выполнять заданное. Наступил черед Богдана. Железная дверь со скрёжетом отварилась, и на пороге показался Влад, а за ним – ещё двое.
    - Доброе утро, Богдан, - сказал Влад, улыбаясь. –Подойди сюда.
    Богдан остался на месте.
    - Не хочешь, значит? Обиделся за вчерашний чай?
    Богдан стиснул зубы, а Влад сделал знак двум помощникам - те, вошли в его камеру. Он встал, готовый разорвать на куски первого, кто притронется к нему. Но помощники оказались проворнее. Они разом набросились на него, схватили за руки и, после недолгой борьбы, сковали ему спереди руки, надели на ноги кандалы и вывели из камеры, где в коридоре его поджидал один из невольников – рослый мужчина, в такой же незамысловатой одежде, что и он, в лаптях.
    - Знакомься, Богдан, это Самсон, - представил Влад раба, и с этими словами  еще одной цепью Богдана приковали к невольнику. – Он тебе тут всё покажет, объяснит здешние правила, ну и приглядит заодно за тобой. Приглядишь, Самсон? – озорно подмигнул он рабу.
    Самсон кивнул и Влад удалился вместе со своей свитой. Богдан долго глядел им в след, а потом перевел взгляд на  навязанного ему спутника.

    - Не по нраву я тебе, да? – сразу понял тот.
    Богдан отвернулся, промолчал, а тот усмехнулся:
    - Я тебе вот шо скажу: коли хошь знать, ты мне тож не нужун, я б лучше  прокос-другой за эт время прошёл,  только штука вишь какая, што не мне тут выбирать, и не тебе.
    Прямые, добродушные слова этого мужика несколько смягчили его, а тот ещё раз усмехнулся.
    - Пошли, оно кода идешь – лучше, сё отвлечесся.
    Самсон отчасти оказался прав. Свежий воздух несколько остудил его пыл, но отнюдь не прибавил ему хорошего настроения – в цепях на руках и ногах, да ещё прикованный к крепкому мужику, просто так не сбежишь. Богдан отошел к забору, уселся на камень и огляделся. Всё тот же двор, что и вчера, с той лишь разницей, что вчера он здесь был свободным, а сегодня – рабом. И двор кишел людьми  - взад и вперед по нему сновали люди, мужчины и женщины, невольники и – как он догадывался по скромным одеждам девушек – невольницы. В  отличие от него, у всех руки были свободны – от цепей, поскольку большая часть этих людей непременно была чем-то занята: в руках девушек мелькали переносимые с места на место вёдра, горшки и кастрюли, а руки мужчин оказывались заняты от различных инструментов и материалов (в случае, если им требовалось что-то починить, смастерить), до тяжелых грузов вроде мешков и слег.  Богдан наблюдал долго, а потом вдруг вспомнил о своем спутнике, глянул на него, тяжело выдохнул и снова отвернулся.
    - Так и будешь весь день сидеть, набычившись? –  услышал он на это насмешливый, и вместе с тем добродушный голос. – Давай хоть  ознакомимся, што ль. Тебя как звать-то?
    - Богдан, - представился он.
    - Самсон, - назвался невольник. - Ну вот и познакомились. Теперь далее шагать можно – меня к тебе ж не просто так приставили, велено тебе всё показать да…
    - Я не собираюсь тут жить! – зло буркнул он. – Так что знать мне про ваши правила не обязательно!
    - Бежать думаешь? Не выйдет. Туточки и без тебя пробовали, да только ни одна вошь ещё не сбйгла.
    - Я буду первым.
    Самсон усмехнулся и покачал головой:
    - Лучше смирись. Всё равно ж хода отсюда нету. Окромя могилы, конешно.  Или к другому хозяину, да только на што другой-то?  Влад наш  – добрый человек.  
    - Я выйду отсюда, - упрямо повторил он.
    - И враз очутишься в лапах торговцев рабами. Славная выйдет обмена! Неволю тут на неволю там! Тебя ж и выпорят, после поимки-то.  Торгаши рабами это дело страсть как любят, кнут возьмут и спинку тебе изрисуют.
    - Работорговцы, - теперь уж усмехнулся он, мрачно усмехнулся. – Выходит, здесь и работорговцы есть.
    - Есть, есть, - подтвердил Самсон. -  Они ездят меж хуторами и ловят сбегших, а за награду после хозяевам взад возвращают. Ну и ишо они торгуют такими, как мы.
    - Только мужиками?  
    - Не, бабами тоже. Вон у Влада их скоко!
    - И зачем ему они? Одной, что ли, мало?
    Вот вдуматься если – зачем спрашивает? Что ему, очень это интересно? А он почему-то задавал, а Самсон отвечал.
    - Эээ, ты не так понял. Это не для его удовольствия, а для нашего. Они стирают на нас, спят иногда с нами, готовят. Супчики там всякие, салатики, а бывает, они и нам и курочку пожарят, и пирогов напекут, и свинины отрежут. Эт-то, конешно, всё больше по праздникам,  иль ежели угодишь чем. Так что коли хошь, шо б тебя хорошо кормили и женщину на ночь к тебе подпускали, придется задавить свою гордость и хотя б делать, что велят.
    - Не дождется!
    Самсон  лукаво ухмыльнулся:
    - Всю жись пустые щи да кашу есть не захошь. А в одиночестве, без женской-то ласки….
    Тут Богдан повернулся в сторону от своего собеседника – ну его к чёрту. Он не намерен это терпеть. Надо думать, как выбраться отсюда. Он хотел встать и отойти, как увидел... Она о чем-то спорила с Владом. Она была так красива, что Богдан мгновенно забыл о побеге. Чёрноволосая, босоногая, с приятной улыбкой, с горящими буйным огнём глазами, в легкой чёрной юбке; алая кофточка с длинными рукавами, которые от локтя расширялись и переходили в белоснежные кружева. На шее, на тесёмочке – медальончик, в ушах – серёжки, а у пояса – золотой крестик.
    - Лбнная краля, а?   Её Розой звать.
    «Розой, - эхом отдалось у него где-то внутри, - Розой…».  Пока Самсон усмехался себе, он смотрел на чудесную красавицу – долго смотрел, и потом, так и не отрывая глаз от неё, спросил:
    - Она жена его?
    - Влада? Нет. Он, может, и хотел бы её, но у него жена уже есть - Анна. Недавно оженился.  А эта ничья.
    -То есть? Хочешь сказать, что она – рабыня?
    -Ну как те сказать… - Самсон почесал подбородок, улыбнулся. – По закону-то считаться вроде как дулжна, а на деле… с характером она. Дикая, шельма. Пришла сюды, прибилась, аки листок, да так и живет на хозяйских харчах. Пробовали ей как-то помошники наши втык за эт дать, так она лишь плечами дёрнула.
    - И не стала работать? – просиял Богдан, всё больше приходящий в восторг от своенравной красавицы.
    - А то! – усмехнулся Самсон. – Не стала, да эт ишо што, он ж тут всех построила! Коль ввидит, шо девку обижают – так сраз заступаться, и упаси кому ей место указать – сама кого хошь за пояс заткнёт. Помошников, вон, сколько затыкала, да шо сказать – до того дошло, шо сам Влад яну  слушается. Сам же ж только что видал.
    Видел, видел. И ох как понравилось ему то, что он видел! Богдан всё улыбался, глядя на прелестную красавицу, а потом вдруг подумал – интересно, а есть ли кто у неё? Ведь такая красота… неужели никто до него на неё глаз не положил? Те же невольники или помощники? Поинтересовался у Самсона, а тот в ответ:
    - Ну как не полюбить? Ясно дело, много тут её в своей постели видать желали, не беда, шо женатые. Да шо парни, помошники, вон, тоже голову потеряли, всё в её сторону шеи сворачивали, но она заартачилась: не хочу и всё тут. Ну шо ты будешь делать! Наши-то парни после поостыли, ну помошники вроде как тоже, а Олег, главный помошник-то, эт не. Эт не сдался, до сих пор, вон, к ей ластится, но всё без толку.  
    - А силой он её взять не может?
    - А пошто не? Может, ясно дело, может, но Влад не даёт. Он не за то, шобы баб брали силой. Да и Олегу хочется романтики. А всё без толку. Кстати, ты с ней тоже не особо-то – она и тебе отпор даст, коли пристать задумаешь.
    Богдан нахмурился:  не в его привычках было приставать к женщинам, а уж тем более – в такой ситуации.
    - Интересно,  как я пристану, если я по рукам и ногам скован, да еще к ты тут вместо гири? – пробурчал он.
    На что Самсон рассмеялся:
    - Так сам же видишь, мы тут не всё время в цепях, эт на ночь нас по камерам разгоняют да кандалы цепляют, а так мы весь день без их ходим, иногда нас и развлечься отпускают – порыбачить там али искупаться сходить. Толечко тебе это не светит покуда  – не заслужил.
    - Мне и не надо выслуживаться, - буркнул он. – Сбегу и всё.

Продолжение