Картонный балаганчик. Роман 

Окончание 8-й главы

(Публикуется без редактуры и корректуры ввиду большого объема текста)

Начало 8 главы 

Окончание 8-й главы:

   Прасковья Афанасьевна откинулась на спинку стула.
   - Одним днем обернулись. Шестичасовым приехали – ночным уехали. Как тебе такая загадка?
   - Откуда мне знать? Сам венчал – чего спрашиваешь?
   - О! Вот за этим ко мне ротмистр петербургский и наведывался. С интересом: венчал ли? Не венчал я их, матушка. В том-то и беда, что не венчал. И запись о таковом венчании в книге отсутствует. Я уж смотрел, не выдернут ли листок, не подчищено ли, где? Пусто. А ротмистр мне – допросные бумаги этого Персица под нос, где тот показывает: в июне, мол, 1903, с девицей Терентьевой, волосы волною…
   Он подумал и налил еще чашку.
   - Не отпиться…
   Занавеска едва шевелилась – ни ветерка. От окна парило.
   Прасковья Афанасьевна потеребила щеки: не нравилась ей эта история. Мутная какая-то. Девица с родинкой.
   - Не тяни. Чую, держишь чего-то за пазухой.
   - Ага. Я у тебя всегда с каменьями. С ними, - он потряс полами грубой домотканой рубахи, – за тыщу верст и катаюсь. Приход бросил – покатил. Шутки кончились, Прасковья. Гонор свой в узелок завяжи. А то все сама да сама, никто тебе не указ.
   Она сочла за благо промолчать. Неспокойно как-то. В самом деле – не стронулся бы Дмитрий, если б не было серьезной причины.
   - Фиктивным браком женился… Персиц этот. Из-за денег. Девица, будто бы, большую сумму в дело внесла. С условием: в моем храме венчаться. В нем, по ее словам, покойная матушка сочеталась. Как тебе такой расклад?
   Прасковья Афанасьевна расстегнула пуговку легкой маркизетовой блузы.
   - Откуда у Сашуры деньги, чтоб?..
   - От молодого неопытного священника, - братец стукнул кулаком по столу. – Высокого, русоволосого. Обряда, который не знал и при венчании запинался. Знаешь такого?
   - Ты глазами-то не стреляй. Придет Александра – у нее спросим.
   - Она тебе скажет! – притворно закивал отец Дмитрий. – Как ей этот ястреб желтоглазый напоет, так она и скажет. В имении Барыково – у Юрасова Савелия Петровича крестьяне хлеб сожгли…
   - Это тут причем?
   - Притом! А перед отъездом – в Ивановске у станового пристава мужики с кольями отбили трех арестованных за порубку. Стражники дали залп. Отпевать вот… ездил. Двое убитых. Роту пехоты вызывали – усмирять. Так-то, Прасковья. Если попадется… ястреб этот, да, не дай, Господь, Александру за собой потянет, пощады им не будет. Помни! – он второй раз стукнул по столешнице.
   ***
   - Ты чего здесь сидишь?
   Обложенная кульками Дарья сидела на верхней ступеньке лестничного пролета и плакала. Светлые косенки прятались на груди, бантики вздрагивали.
   - Ругаются, - она держала в кулаке надкусанный «белый пряник» - жамку.
   - Кто? – Саша взглянула на дверь.
   - Дмитрий Афанасьевич приехали, - Дашута собрала покупки в охапку, поднялась с пола. – Рубль мне на гостинцы дали. Вот, - она показала леденцы, узорный гребешок, два фунта пряников и «сахарную голову». – Мамане пошлю.
   - Понятно, - Сашура взялась за дверную ручку: не успел приехать, уже ругаются. Сколько она себя помнила, столько дядя с тетей выясняли, у кого характер крепче. – Не плач. Из-за чего ругаются?
   - Не разобрала. Крестный твердит: не венчал, не венчал. Молодой священник, мол, венчал. А девица какая-то уперлась, нигде, говорит, не хочу венчаться, только, где маменька. А сама замуж из-за денег вышла. Еще мужиков ивановских побили. Насмерть. Дмитрий Афанасьевич отпевали. Тетя говорит: «Придет Александра – спросим». А дядя: «Как ей ястреб желтоглазый напоет…»
   Сашура облокотилась о дверной косяк, стала распутывать зацепившиеся за шляпку волосы.
   - Кто этот ястреб, теть Саш?
   - Птица, - она улыбнулась и щелкнула девочку по носу. – Не реви, Дашута. И помалкивай, слышишь?
   Дарья сделала круглые глаза:
   - Слышу.
   Насчет помалкивать Дарья была большая мастерица. Про нечесаных, Пресню, Мишку на крыше и пистолет «крошку» молчала, будто ей рот зашили белыми нитками.
   - Здравствуйте, дядюшка, - Александра поздоровалась просто, приветливо, будто и не слышала ни о какой ругани. – Славно, что вы приехали. Я пастилы принесла. Будем чай пить. Как там Грушовка – Яблоневка? Цветут?
   - Уж отцвели. Здравствуй, голубка, - отец Дмитрий подставил племяннице обе щеки. Он ее любил, легкую, воздушную. С волосами волною, с глазами, как у милой Катеньки.
   - Дарья, подсобляй, - Прасковья Афанасьевна взялась за самовар. – В рукомойник  воды долей. Куда ты запропастилась-то? А что мы все чай да чай? Может, отобедаем? – повернулась она к брату.
   - Накрывай.
   - И я перекушу, - Сашура улыбнулась. – Проголодалась.
   Все утро она бродила по набережной Аптекарского острова рядом с Ботаническим садом и министерскими дачами. Примечала: кто приехал, уехал, во сколько. Ох, и не нравилось ей это «задание».
   Последнее время ей все не нравилось.
   Прасковья Афанасьевна водрузила на камчатую скатерть супницу, свежую фасоль в томате да овощи с жареной треской. Нашлась и бутылочка белого, полштофа водочки.
   Весь вечер чаевничали.
   Саша переоделась в домашнюю блузку с открытым вырезом и легкую муслиновую юбку. Смотрела на тетю с дядей и улыбалась: лица у них были добрые. Дмитрий Афанасьевич не сдвигал бровей, не спорил с тетушкой на богословские темы. Прасковья Афанасьевна не задиралась, не подначивала брата по пустякам, а подливала ему чай и подсовывала бублики.
   Всегда бы так!
   В окно подул легкий ветер с канала. Жара отступила.
   - Ну, что там Саратов, дядюшка, стоит? Какие новости?
   - Наши главные новости теперь у вас. Только и разговоров в Саратове, что о назначении Столыпина премьером. Бывший губернатор, как никак. Гордятся земляки.
   - О разгоне Думы говорят?
   - Говорят. Но больше: «Вот он им задаст! Вот он им покажет!», - строгим голосом передразнил кого-то Дмитрий Афанасьевич, внимательно посмотрев на племянницу.
   - Успеет ли задать-то? – встряла тетушка. – Их, горемычных, к слову сказать, как перепелов на охоте – то взрывают, то отстреливают. Что за время, ей-богу, пошло? Живешь, как на вулкане.
   - Этот успеет. У него слово с делом не расходится. Михаил часто бывает? – будто впервые спросил отец Дмитрий.
   - Нечасто, - Сашура улыбнулась.
   Она только что рассталась с ним на Петербургской стороне у толстого дуба, посаженного по преданию самим Петром. Дуб рос неудобно: посреди дороги, ведущей к Троицкому мосту – у самого спуска. Изгибаясь, рельсы конной «железки» обвивали его с двух сторон, и дети кричали: «В Лукоморье! В Лукоморье!» - когда вагончик, качаясь и постукивая, начинал неспешное круговое движение. Память у нее была цепкая. Она быстро проговорила данные дневных наблюдений: кто въезжал на министерские дачи, кто выезжал, в котором часу и в каких каретах – и тут же прыгнула на подножку.
   - Чуть не забыл. Ювелира нашего – Ефрема Ваила, помните?
   Все кивнули.
   - На той неделе его революционеры остановили, приставили пистолет к темечку - давай, говорят, дед, деньги! На десять тысяч обчистили, - разговорился обычно немногословный Дмитрий Афанасьевич.
   - Это ты к чему? Скучный какой-то разговор, - тетя заерзала на стуле. - Ты бы, Саша, рассудила. Дмитрий Афанасьевич говорит, у меня память отшибло. Помнишь, в третьем году ты к отцу ездила? – Сашура кивнула. - Дима говорит, ты в начале лета вернулась, а мне думается, в августе.
   - Нашли о чем спорить. Милые вы, смешные. Люблю, когда вы сидите рядышком - мирком да ладком, - она подсунула под щеку кулачок. – И не в начале, и не в конце. В сентябре, теть. К Антошиному рождению.
   ***
   «Как надоело врать».
   Из-за происшествия в бельгийском Генте ей и Соколову пришлось спешно уехать из Швейцарии. Анатолий Семенович был неумолим: «Оба – марш отсюда!  Быстро». «Вас могли видеть вместе, Сашенька», - объяснил он дочери. Сашура купила подарки и три конверта – для «писем» тете, которая ждала ее только к осени. «Штемпелями я тебя обеспечу», - заверил Мишка.
   В Москве остановились  в неуютной квартирке в Хлебном переулке неподалеку от церкви Бориса и Глеба. Мишка ходил взвинченный. Исчезал, пропадал,  возвращался. И однажды попросил помочь в важной финансовой операции: «Революции нужны деньги. Это не займет много времени, и опасности – никакой». Она, не думая, согласилась. Михаил  выдал ей паспорт на имя Надежды Терентьевой, засмеялся: «Ты теперь настоящая нелегалка».
   Александра не знала, куда его деть: он жег ей руки.
   ***
   - Нехорошо что-то. Пойду, лягу, - Саша схватилась за виски.
   - Это от духоты, - Прасковья Афанасьевна с озабоченным видом прошествовала за ширму. – Дима, тебе на кресле постелю.
   Если и служил Дмитрий Афанасьевич формально и «без души», как подозревала о том своенравная сестрица, то священником он был многоопытным. Метания племянницы от него не укрылись. Как и её притворное спокойствие.
   «Бабы, - озлился он. -  Куриный ум. На любую глупость пойдут из-за мужиков! И эта туда же: «Скучный разговор».
   Отец Дмитрий мысленно плюнул.
   "Поймать бы этого… ястреба – да в кутузку.
   Так куда там - первым врагом станешь: она в Сибирь за ним потащится! Декабристка.
   Господи, вразуми неразумных».

   Татьяна_Синцова (Россия)

Продолжение: Глава 9 

Предыдущие публикации этого автора