Школа игры в счастливый брак

Эпизод третий, последний

Предыдущий эпизод

- Домой вернулись поздно, около двенадцати, еще что-то пытались смотреть по телевизору, но оба устали, а у меня, вдобавок, и абстиненция - я с утра не была в Интернете. И не читала Клуб, а без чтения Клуба день пропал. Ну, и письма на почту, тоже иногда интересно бывает.

Он смотрит заинтересованно:

- О чем письма?

Я отмахиваюсь:

- Да, о - личном, одна давняя корреспондентка вдруг решила написать и кое-что выяснить, из прошлого. А меня, медом не корми, дай повыяснять…

- Страсть к сплетням и интригам?

В голосе ирония, и я улыбаюсь:

- Во-во, она самая.

- Ну, а Эйнар что?

- А с Эйнаром у нас договоренность, что после полуночи я не «тики-такаю».

- Что-что?

Его рука с сигаретой замерла на полпути к губам:

- Да, это он так называет мое печатание на компьютере: «тики-таки». После полуночи его это особенно раздражает, а у меня - самый настрой.

- И как ты выкрутилась?

Прикурил, выпустил дым мне в лицо - за давностью лет забыл, вероятно, как это меня бесит. Отмахиваю дым, демонстративно, но он не замечает. Тогда продолжаю:  

- Я не выкрутилась. Случился скандал. У меня нет нюха на его приближение, поэтому я каждый раз -  в потерпевших, или  в проигравших. В общем, в виноватых.

- В виноватых?

- Да - уговор есть уговор. И если я не прекратила «тики-такать» после полуночи, значит, я его нарушила. Обычно как-то проходило…

Но в этот раз Эйнара накрыла настоящая истерика. Он кричал, что я его не уважаю, что мне на него плевать, а он не может жить с женщиной, которая на него плюет. Что я - интернетно–зависимая идиотка.

Мой собеседник перебивает удовлетворенно:

- Ну, что я тебе говорил про уважение? Его отсутствие мужчина чувствует так же остро, как чувствуют голод.

Я, пораженная, замолкаю, думаю, но предпочитаю не отвечать, иначе можно скатиться в опасные для себя сравнения, и продолжаю:

- Как только я услышала это слово,  идиотка», я вскипела и начала орать.

И я, в самом деле, начинаю кричать. В лесном кафе никого, кроме нас нет, так что можно было и проорать кое-что, особенно важное, для убедительности:

- Ты сам, старый и завистливый идиот. Я поэтому и не хотела идти к Франку, что знала, что после его концертов тебя всегда - всегда накрывает дикая зависть и ревность. Ты не можешь спокойно смотреть ни на этот красивый дом, ни на лужайку с работающими  фонтанами. Ни на бассейн в огромном холле, ни на паровозики.

- Какие паровозики?

Я, отвлеченная  от пересказывания собственной брани, неохотно объясняю:

- О, это – настоящее чудо: бегающие по игрушечным рельсам игрушечные составы, в точном масштабе, один к ста пятидесяти; бегают вокруг бассейна, мимо игрушечного, но, по-настоящему мигающего  маяка, с одной стороны бассейна, через  ворота крепости- замка - к другой.
Там тебе и скамеечки на тротуарчиках, и фонарики у скамеечек, и люди в вагончиках - дотронуться можно. И  все это сказочное царство управляется Франком с пульта…

Перебивает:

- И что ты ему еще сказала?

- К сожалению, я ему много тогда сказала, - и я повторяю, в который раз ужасаясь собственным, неосторожно брошенным в  такую, обычно родную мне душу, словам:

- Ты – ужасно завистливый и ненасытный. Я тебе сколько раз говорила - человек не может иметь все и в один момент: русскую жену, медицинскую практику, оркестр, где он играет на скрипке, рояль, на котором  он играет соло и дуэтом, практически как профессионал. Курсы русского, куча друзей, поездки, дети и внуки. Нельзя преуспеть во всем, что-то будет получаться лучше, что-то хуже, а если человек практикует все сразу, то он не должен думать и переживать о результатах, все утонет в процессе. Человек, занимающейся всем и сразу имеет одно название…

Я на секунду замялась, а потом, все же, произнесла эти страшные слова:

Это называется - дилетант  во всем. Нет? Не знаешь? Ну, так я тебе это скажу. Это именно так и называется.

Мой собеседник покачал головой, он осуждал меня или мне показалось?  

- Ты его добила.  

- Нет, - заверила я запальчиво, - нет, ты его просто не знаешь. Да, признаю, в тот момент он был похож на короля Лира, изгнанного из королевства дочерьми, но только с той разницей, что злость и обида зашкаливали за все границы. Покорности Лира в нем нет ни на йоту.

- Он плакал?

Я усмехнулась:

-  Нет, что ты! Он никогда не плачет, слезы могут выступить, иногда, в теплую минуту, а в скандалах - он великий и могучий, груб до чрезвычайности, может и ударить, в ответ на мою пощечину ему, например, после слова «идиотка». Может оттолкнуть так, что отлетишь, а всего-то руки к нему протянула.

Теперь усмехается мой собеседник:

- Ага, протянула, после пощечины. Еще одну можно получить.

Он  уже смеется, что-то вспомнил, наверное,  и это его развеселило:

- Ну, и что, ты ушла? В темноту, в лес, к воде, как раньше? И плакала?

Я удивленно развела руками:

- Нет, вот, ты знаешь, это мне и хотелось рассказать, как я изменилась в отношении скандалов, спровоцированных из-за стакана воды.

- Стакана воды?

- Ну, да, так я называю скандалы из ничего. Ведь что такое произошло? Эйнар, в очередной раз, не смог справиться с приступом жажды жизни, почувствовал, что что-то проходит мимо него, то, в чем он может быть лучше и талантливее.

Он решил, что он бы был лучше на месте Франка, а это досталась тому, а не Эйнару, ну, вот, а кто рядом, как цель для разрядки от эмоций? Тот, кто слабее и незащищенней, кто не посмеется, а поддастся на провокацию и доставит ему удовольствие слезами и расстройством.

- То есть ты? Бедная овечка? И доставила?

- Да, начала, было, но Эйнар  забрал подушку и одеяло, и пошел наверх, спать на софу.

- Ну, и отлично, «тики-тАкай» хоть целую ночь.

- Нет, во-первых, уже запал пропал, а, во-вторых, если мы уйдем в скандале в ночь, то утром проснемся тоже в скандале, это проверено. Скандал надо было заканчивать теперь, сейчас. Чтобы утро начать с чистого листа.

Странно было то, что обычно я начинаю скандал и долго кричу, а тут это случилось с Эйнаром. Я поняла, что мы так «вросли» друг в друга, что он перенял мои крикливость и обидчивость, а я - его желание уходить от конфликтов.

- И что же ты сделала? Уехала в Россию?

- Нет, я же сказала, что сама удивилась своей реакции, я поднялась наверх и начала его успокаивать. У меня в душе не было ни грамма обиды, было огромное понимание, распиравшее меня и требовавшее выхода. И я пыталась объясниться.

- Успешно? - В голосе моего собеседника слышу сочувствие.

- Не очень, сначала я что-то говорила, а Эйнар  только повторял, параллельно со мной:

- Ты меня не уважаешь, у нас был договор, тебя интересует только Интернет и сплетни, больше у тебя интересов нет.

Это было бы даже смешно, в какой-то другой ситуации, словно мы исполняем оперу, не сговариваясь - когда в опере два героя параллельно поют, точнее, декламируют речитатив, каждый – свой собственный, разный текст - каждый о своем. А ты должен прислушиваться к ним, обоим, и все понимать, что достаточно сложно, но важно. Обычно в таких речитативах герои выражают себя, свою суть - обиды, тревоги, горе.

Но мне почему-то не смеялось. Мы говорили, как заведенные, продолжая обижать друг друга, потом сразу, одновременно замолчали. Эйнар долго смотрел на меня, я не понимала этот взгляд, терпела и ждала.  

- Ты зачем пришла? - спросил он меня, наконец.

И я поняла: вот, она, моя минута, я ее получила, и тогда я сказала, что думала:  

- Я пришла затем, чтобы сказать тебе, что я понимаю, что я - виновата. Я была не права, и наговорила много горьких слов тебе. А на самом деле, я так не думаю.

Эйнар продолжал смотреть на меня: 

- И что же ты думаешь?

- Я... я... чувствую твою боль, и хочу тебе сказать, что ты - лучший. Ты - лучший доктор среди музыкантов, и лучший музыкант среди докторов.

В этих глазах напротив искренне удивление – он никогда не верил в меня:

- Неужели помогло? Такая грубая и бесстыдная лесть?

- Представь себе.  Эта не грубая и бесстыдная лесть, а искреннее мое убеждение и мнение об Эйнаре.
Просто есть люди, которых надо постоянно хвалить и напоминать, какие они замечательные, тогда им становится легче принять несовершенство мира. И понять, что есть в жизни такие вещи, которые им не по зубам. Но это - не трагедия, так как в других вещах они преуспели, и много лучше других.

- И что Эйнар?

- Он резко успокоился, лицо размякло, расправились морщины, словно собранный и твердый кулак разжался, и из него выпало оружие. Эйнар опять начал  что-то говорить, теперь уже оправдательное, извинительное, но я засыпала, свернувшись клубочком у него под боком, я предусмотрительно приняла снотворное. Я поняла, что перемирие достигнуто, остальное - завтра, на свежую голову.

Мой собеседник снова посмотрел на часы - я поняла, что надо спешить:

- А утром я проснулась от его поцелуев:  

- С добрым утром, любимая! - говорил мне Эйнар. -  Как я счастлив, что ты у меня есть. Прости за то, что было вчера.

Между  бровями моего собеседника обозначилась складка - признак напряженной мысли:

- Ну, да? Прямо так и сказал?

В голосе недоверие. Прикидывает процент вранья и правды в моем рассказе.

Утвердительно киваю:

- Так прямо и сказал, и еще поцеловал, долгим поцелуем.

Уточняет:

- Взасос?

- Нет, мы давно не целуемся взасос, слишком много стало в отношениях нежности и заботы друг о друге.

- А какая связь?

- Не знаю… думаю, прямая. Взасос целуют, когда хотят утвердить свою власть, а нежно и долго, когда хотят покориться власти другого.

- Он улыбается:

- Интересное наблюдение, никогда не думал. А ты его не спросила, что это было такое - с воплями, оскорблениями и криками?

- Спросила.

- И что он ответил?

- Ответил, что он по линии наследственности со стороны отца – позЁр, то есть,  любитель себя показать. А тут Франк - еще больший позЁр и любитель показов, можно сказать, профессионал, так как пианист всегда на виду, и всегда себя показывает. Ну, и взыграло ретивое… завистливое чувство. Сразу успокоиться не мог. Его оскорбило, что  не он, а Франк тает в обожании публики, а я не прекращаю «тики-такать».

- То есть, его ранило неуважение?

Я  тихо похлопала в ладоши:

- Гениально.

Собеседник удовлетворенно усмехнулся:

- Ну, и ты - молодец.

- Я знаю.

- Прощаемся?

- Да, пока.

- Еще придешь?

- Да, позови только. Тебя не заставлю я ждать. Ты свистни.

- Ладно.

Он знал, что я не свистну, и ему было больно не от того, что он бросил меня, пятнадцать лет назад, а от того, что  я не просто пережила это, а еще и посмела учиться счастью в жизни с  другим.
Я была ему не нужна, мы оба это знали, но интересна моя жизнь, проживаемая без него. Для сравнения. А мне было необходимо рассказывать ему о моей жизни с другим - тоже, для сравнения.

Не важно, что этот рассказ происходил только в моих мыслях. 

Конец.