2010-02-26
BestFemida

Начало книги

Глава 33,
Заключительная.

Начало 33 главы

Богдан выздоровел на удивление скоро, но на этот раз его не отправили в барак, а оставили дома - как объяснил Влад, потому что из-за нанесённой раны он не может более заниматься физическим трудом. Ему нельзя поднимать ничего, тяжелее килограмма, и вообще резкие движения противопоказаны. Так говорил Влад, хотя на самом деле истинная причина была иная - рана самом собой, но ещё есть Роза и Анна. Очевидно, чувствуя свою вину перед первой и отчаянно боясь гнева второй (жена долго ругала мужа за всё произошедшее), он и разрешил Богдану жить в доме. Вместе с Розой и Лёшей. Более того, он теперь вместе с женой и сыном мог даже трапезничать с ним за одним столом - к полному удовольствию всех. Вот и сегодня, к примеру, он славно поужинал с хозяином, после чего он вместе с помощниками и Владом полукругом расположились в гостиной, тогда как Анна отправилась на верх. Роза тоже было пошла туда, но по пути ее взгляд пал на книгу. Заинтересованная, красавица повернулась к ней  и через минуту книга была в ее руках, а сама она, улыбаясь, грациозно уселась  в кресло. Раскрыла книгу и Богдан, остановившийся вместе с ней, увидел надпись: «Mundus intelligibilis». «Мир рассудка». И параллельно с ней, краем глаза – улыбающегося Влада и Дроздова, которые смотрели на Розу. Чему они так улыбались, Богдан так и не понял, но спрашивать не стал. К тому же хозяин и главный помощник вскоре отвернулись и занялись карточной игрой. Вместо этого Богдан подошел к Розе сзади и, наклонившись, ласково обнял ее за плечи, припадая губами к белой шейке.
Как всегда, Роза улыбнулась, а он, усевшись на корточки, положил подбородок на ее плечо – как на полочку, и, урча, нежно потерся щекой о ее шею, ненавязчиво напоминая ей о ее обещании.
    - Сейчас, - вполголоса ответила она, взъерошивая ему волосы на голове. – Дочитаю и пойдем.
     Печально вздохнув, он уткнулся, было, глазами в книгу, которую она читала, но та показалась ему какой-то скучной. Лишенный занятия, Богдан перебрался на ступеньку лестницы и тут же был привлечен стуком двери. Глянул вправо – из девичьей, в одной холстинковой сорочке, доходящей до пят, выскользнула молоденькая невольница. Зыркнула пытливо в их сторону и, крадучись, поминутно кося глазом на помощников и Влада, занявшихся картами, бочком двинулась в сторону столовой. Богдан улыбнулся, а девка продолжала красться к столовой. Преодолела уже половину пути и уже обходила Рокова с Дроздовым, как последний внезапно обернулся.
    - Бу!
    Взвизгнув, девка рванула к  столовой - только пятки засверкали. Хлопнула дверь. Помощники с Владом, улыбаясь, возвратились к игре, а Роза с Анной – к своим книгам.
Через пять минут та девка снова показалась в гостиной и тем же манером возвратилась назад – на этот раз благополучно. Скрылась за дверью, и Богдан уж приготовился заскучать, как дверь девичьей отварилась опять. Чего уж этим женщинам понадобилось вдруг в столовой, Богдан так и не понял, но зато смог в течение десяти минут наблюдать снующих туда-сюда молоденьких девушек. И все, как одна, были в сорочках, все чего-то стыдились и добирались до места не иначе как с поминутными остановками и зырканьем в сторону помощников. Ну прямо как дети, честное слово.
Под конец они все-таки осмелели и даже обнаглели – шастали туда-сюда – только сорочки трепыхались и косы в разные стороны – как маятники. Да не по одной, а группами – по двое, по трое, глупо смеясь всякий раз, когда пробегали мимо.
Богдан уж даже стал подумывать, что это мельтешение никогда не прекратиться, но вот в девичью прошмыгнула очередная группка девчушек и походы в столовую вроде как прекратились. Богдан облегченно вздохнул и только это сделал – хлоп! Глянул в раздражении – Маша. И бабка Люся. Эти ни в какую столовую не бегали, зато теперь, выйдя из девичьей, зашагали в переднюю, причем в руках у бабки Люси была деревянная корзина.
Оторвав от них взгляд, Богдан обвел взором гостиную и обнаружил, что не он один наблюдает за парой. Так и есть – Дроздов. На губах помощника играла улыбка, а глаза, обращенные на молоденькую невольницу, странно блестели. Но женщины этого не замечали. Бабка Люся остановилась, стала давать указания, а Маша начала стаскивать с веревок белье и складывать в корзину. Когда работа была закончена, обе повернули назад. Маша справа, таща корзину, бабка Люся – рядом, слева, вдоль стеночки.
В это самое мгновение Дроздова посетила какая-то мысль. Прытко соскочив с подлокотника кресла, он предприимчиво зашагал следом, и как только бабка взялась за ручку двери, готовясь открыть ее, он протянул руку к молоденькой невольнице, чтобы незаметным, но ловким движением остановить ее. И тут бабка обернулась, загородив собой девушку.


    - Што надобно?
    Дроздов опешил, явно не ожидая такого поворота. Рука опустилась. Улыбнувшись, он замер на мгновение, а потом, придя в себя, посмотрел на Машу – та выглядывала из-за широкой спины бабки, и Дроздов увидел  ее личико - полное любви, радости и надежды. Улыбнувшись ей, он повернулся  к старухе.
    - Мне надо с Машей поговорить.
    - Занята она, - отрезала бабка и, поворотившись к Маше лицом, быстрым и решительным движением  оттеснила ее в девичью. Маша успела лишь обернуться  -  и на мгновение Дроздов увидел эти любимые, теплые, полные нежности и любви, серые глазки, в которых теперь показалась грусть. Затем внушительный толчок, Маша пропадает в темноте девичьей, а бабка – за нею.
Дверь захлопнулась. Постояв, Дроздов постучался в дверь – дверь немедленно приотворилась, и выглянуло морщинистое, вредное лицо бабки.
    - Машу позови, - Дроздов попытался заглянуть через плечо – бабка выпрямилась, расправила плечи.
    - Зачем?
    - Поговорить.
    - На то день был.
   А глаза у самой хитрые-хитрые – поняла, старая, чего нужно помощнику. Понял и он ее. Но сдаваться не пожелал. Улыбнулся. Потеряв терпение, бабка дернула на себя дверь – он не отпустил, и она тут же вскинула на него сердитые глаза. Дроздов улыбнулся ей и замер, просияв – за спиной старухи показалось знакомое, робко-счастливое личико Маши. Дроздов замер всего лишь на мгновение, залюбовавшись ею, а бабка, глянув через плечо и поняв, в чем дело, рванула дверь на себя.
    - Черт!
    Лязгнул замок, а Дроздов затряс рукой – кончики пальцев краснели, прищемленные дверью.  Из девичьей раздался приглушенный смех. Дроздов ринулся к двери – но поздно. Скрип засова и он ударяется в накрепко закрытую дверь. Из-за двери девичьей раздался многоголосый, дружный смех, а в замочной скважине даже помаячило несколько пар любопытных глаз – но среди них не было серых. Дроздов погрозил девушкам кулаком, но те лишь рассмеялись в ответ и отскочили от двери.
    - Сговорились, да? – улыбнулся Дроздов, хотя досадно было до слез. – Ну да ничего, я с вами еще поквитаюсь.
    - Да, только прежде доберись до нас, - пискнул чей-то голос и последовал еще один взрыв смеха.
    Разглядев чей-то любопытный смеющийся глаз у скважины, Дроздов вторично попытался протаранить дверь, но лишь ушиб плечо и послужил причиной для еще одного залпа смеха за дверью.
    - Не ушибся, бедненький?
    И девичья снова взорвалась от смеха.
    - Дашка! - воскликнул Дроздов, раздражаясь все более,  - дождешься ты у меня! а ну открой!
    - Не-а.
    - Дашка! По-хорошему говорю: открой!
    - А что я за это получу?
    - Хлыстом по толстой заднице!.. еще просить что-то смеет! У тебя совесть есть?
    - Конечно, я же не ломлюсь к тебе в комнату на ночь глядя. А ты… ой, некрасиво, Дроздик, - и снова смешки.
    - Я не ломлюсь! – рдея, ответил Дроздов. – И я не Дроздик!
    - Ах, прости, забыла. Ты ж у нас теперь Петр Сергеевич…
    И вся девичья покатилась со смеху.  Раздосадованный, улыбающийся Дроздов воротился на место.Богдан улыбался. До чего все-таки хорошо здесь! И, весело улыбаясь, он окинул взглядом комнату и слегка нахмурился. Что-то не хватало в доме. Да, определенно не хватало. Но что? Богдан еще раз огляделся.
    - А где Ветерок? – спросил он у Розы, не найдя белого голубя.
    И тут к его удивлению у помощников и Влада лица осунулись, а Роза оторвалась от книги. Ее ясный, полный веселья взор потускнел, черные глаза стали печальны. Богдан напрягся.
    - Он улетел с очередным письмом? – осторожно спросил он.
    - Прямо в рай, - тихий, грустный ответ.
    Богдан быстро посмотрел на нее.
    - Его славно угостили дробью, выстрелив прямо в спину, - все в том же тихом, грустно-серьезном тоне продолжала Роза, глядя ему в глаза.  – Угощение было столь роскошным, что он не стал просить вторичной порции. Несколько мгновений – и он отправился отмаливать за нас наши грехи.
    - Убит? Дробью? – тихо воскликнул Богдан. – Но кто… кому придет в голову убивать ни в чем неповинную птицу?
    И он замер, ужаснувшись ответу, мелькнувшему в его мозгу. Медленно перевел взор на Розу, на помощников, Влада – и закусил губу: опасения подтвердились. Олег. Гнетущая тишина воцарилась в гостиной, минуту назад кипящей жизнью и весельем.Дроздов не выдержал первый. Достав из кармана спички, он подвинулся к камину и, зачиркав, разжег огонь. Яркое пламя дружно вспыхнуло, лизнуло подставленные кусочки коры и лучину, а Дроздов, вытащив из угла увесистую связку старых газет, стал по одной вынимать из кипы и, отрывая по листочку, скармливать ненасытному пламени. Веселая трескотня огня, его смешные колебания от ветра, дувшего сквозь распахнутые двери передней, тепло, исходящее от его пламени и свет привлекли к себе взгляды. Роза улыбнулась – хотя и не так весело, как прежде, и, вздохнув, возвратилась к книге. Богдан тоже вздохнул, а потом, вспомнив о пустой тарелке, которую прихватил из столовой (там лежал пирог, его-то он уничтожил уже), встал и пошёл вернуть тарелку на место.

  
    Роза дочитывала последние страницы книги. Дочитав, она отложила том и улыбнулась. Она заметно повеселела и теперь, после ухода Богдана, огляделась вокруг – Дроздов, ворочая кочергой в камине, продолжал сжигать старые газеты.
    - Что ты жжешь?
    Дроздов поднял голову, посмотрел на нее, на сжигаемые листы и улыбнулся.
    - Газеты.
    - А можно мне?
    - Да пожалуйста, - Дроздов с улыбкой протянул ей кочергу и, встав, уступил свое место.
    Роза уселась на низенькую скамеечку. Сжигать газеты было очень приятно. Перед тем, как бросить очередной номер в огонь, Роза просматривала заголовки – и если находила что интересное, откладывала в сторону, а нет – листы летели в пламя.
    - И это тоже, - Дроздов, вытащив из кармана завалявшийся лист исписанной бумаги, протянул его Розе.
    Быстро просмотрев листок, Роза отправила его в огонь. А Дроздов подавал еще один – в его карманах накопилось порядочно всякого хлама, от которого он не прочь был избавиться.
Еще листок. Как и остальные, Дроздов беспечно протянул его Розе и только тут заметил, что лист был засален и затерт, а на верхушке красовалась надпись: «Пойманы цыгане».
    - Стой, я ошибся, это мое! – крикнул он, бросившись к листку, но было уже поздно.
    Роза увидела заголовок.  Дроздов замер – ровно как и все остальные. А Роза, сильно изменившись в лице, медленно опустилась на расшатанную скамеечку, выронив из рук кочергу.
Его глаза припали к знакомым читателю строкам.
Роза бледнела с каждым новым прочитанным словом, но не произносила ни слова, лишь губы ее плотно сжимались. Наконец, бледная, с дрожащими губами и глазами, она встала.
    - Когда? – только и вымолвила она – едва слышным шепотом.
    - Около года, может, чуть больше, но, может, это не он…
    Зря он это сказал. Дроздов увидел, как она дрогнула – всем своим телом. Ничего не говоря, Роза, еще бледней чем мгновение назад, медленно развернулась и, пошатываясь, выпустив из рук несчастный клочок бумаги, удалилась к себе, наверх. В этот самый момент и появился Богдан. Он не знал ничего о том, что произошло здесь, и вошел улыбающийся, веселый, и был удивлен, не найдя в гостиной своей любимой.
    - А… а где Роза? – растерянно пробормотал он.
    - Ушла, - ответил Роков.
    - Не дождавшись меня? – удивился Богдан и только сейчас заметил, какие невеселые у всех лица.
    Он вопросительно оглядывал друзей в надежде, что кто-то из них пояснит, что же здесь произошло, но все заговорщицки молчали, сохраняя ледяное спокойствие. Богдану стало неловко от их молчания и взглядов, которые они почему-то прятали от него.
    - Ну… ну я пойду тогда, - сказал, наконец, он, и поспешил к лестнице.
    Роза сидела на заправленной кровати, обхватив одной рукой колени – задумчивая и печальная, она даже не повернулась, чтобы взглянуть на него, лишь скосила глаза и вздохнула.
    - Что-то случилось? – с тихим беспокойством спросил Богдан, подходя к ней.
    Роза не ответила, подавленная горем.
    - Я могу чем-то помочь? – еще тише спросил он.
    - Нет. Просто обними меня, ладно?
    Он кивнул и, присев рядом, обнял ее, а она громко вздохнула и прижалась к его груди. А спустя несколько минут внизу раздался грохот и страшная ругань. Роза первая обратила на него внимание и, послушав с минуту, с тревожным недоумением перевела взгляд на Богдана.
    - Ты тоже слышишь? – спросил Богдан, не менее удивленный, и так же прислушивающийся к шуму.
    - Там что-то происходит.
    - Драка?
    - Не знаю. Сейчас схожу, проверю, а ты останься здесь.
    - Но…
    - Я быстро, я только туда и обратно,  - и Роза, соскочив с постели, выскользнула за дверь.


    Она замерла,  увидев развернувшуюся внизу сцену: Татищев, как пуля вылетающий в окно, выброшенный цыганом; Дроздов, крутящийся возле него и не решающийся подступиться, а лишь увертывающийся от мебели, которую цыган хватает и метает в него; Влад, спрятавшийся в ужасе за кресло и не решающийся его покинуть; Роков, распростершийся у подножия лестницы; бабка Люся, трясущаяся у дверей столовой и вопящая; а еще – невольницы, с любопытством и испугом наблюдающие за этим содомом.  
    - Хмель, стой, нет! – Влад пытался как-то утихомирить невесть откуда взявшегося цыгана словами, но все напрасно, разъяренный цыган не слушал его.
    - Какое стой?! Вяжите его! Наручники! – орал оклемавшийся Роков. – Скорей! Иначе он здесь все разнесет! - И сам прыгнул на Хмеля.
     В этот момент подскочил Дроздов и защелкнул на руках цыгана наручники.
     - Все! Готово! – радостно воскликнул Дроздов, отскакивая от разъяренного силача.
    Но радость его была не долгой – дернув руками и убедившись, что они скованы, из груди Хмеля вырывалось яростное грудное рычание. Он с бешеной силой дернул в разные стороны руками  и стальная цепочка, соединяющая наручники, порвалась у них на глазах, как нитка!
    - Проклятие! – Роков попытался остановить цыгана, впившись в его красную рубашку, но в следующую секунду смуглая рука вцепилась в его плечо. Послышался  хруст рвущейся ткани, и отодранный от рубашки Роков с зажатым в кулаке клочком от нее летит в столовую, где падает бесформенной кучей на пол. Цыган, пыша гневом, кинулся, было, за ним,  но тут на него сбоку набросился Осипов  и повис у него на шее. Полминуты напряженной борьбы и цыган скинул его с себя, взял за грудки, одновременно хватаясь за нож. Сверкнув сталью, острое лезвие взмыло вверх. Осипов в ужасе выпучил глаза на зависшую над ним  карающую длань…
    - Отец! – с громким криком Роза сбежала по лестнице и в последний миг перехватила руку отца.
    - Роза, - смуглое лицо цыгана смягчилось, на губах показалась милая улыбка, а левая рука, стискивающая шею извивающегося червем Осипова, раздала свои пальцы.
Улыбаясь, цыган воротил нож в ножны, повернулся к дочери, а Роза бросилась к нему и через мгновение прижалась к его груди.
    - Отец, - тихо прошептала она.
    - Роза! – нежно воскликнул цыган и закружил их Розу так, что черная юбка затрепетала в воздухе, а когда он остановился и Роза вновь оказалась на земле, он с еще большей любовью и нежностью взглянул на нее, и тихо прошептал: - Роза! – и быстро, горячо и тихо заговорил что-то на родном цыганском языке.
    Друзья не понимали, что он ей говорил, но им и не нужно было знать язык – они понимали все и без слов. Быстрые, как горный ручей, слова, горячие, точно лава, и нежные, словно перышко, они лились из его уст под самый ласковый взгляд и самую восхитительную улыбку, которую им когда-либо доводилось видеть. Его рука прижимала ее к себе, с нежностью, на которую способен только отец, она гладила ее густые, черные волосы, а глаза смотрели, и не могли наглядеться. И Роза смотрела на него – с еще большей радостью в черных очах, и еще большей нежностью, и, улыбаясь сквозь слезы, что-то быстро шептала ему в ответ –  и впервые при них на родном, цыганском языке.  Она говорила спешно и тревожно, нежно, но больше говорили ее глаза и улыбка, а когда она внезапно смолкла и улыбнулась, цыган сладко вздохнул и вновь прижал ее к себе – на миг, а затем отодвинул от себя и пристально посмотрел на нее. Нежно и с улыбкой, Роза же в этот момент обернулась. Слезы, в порыве чувств выступившие у нее на глазах, просохли – ровно как и у ее отца, - и она обвела любопытным взглядом гостиную. Разломанные, искореженные стулья,  щепки, побитая посуда, порванные шторы и выбитое стекло, покосившаяся картина, опрокинутый стол и рассыпанные по полу карты, испуганно-растерянные, любопытные лица невольниц, выглядывающие из-за приоткрытой двери девичьей, и изумленные еще не успевших придти в себя лица помощников и Влада – порядком потрепанных и побитых, с рассеченными губами, синяками и шишками. Роза улыбнулась им, а сзади раздался сдавленный стон и оханье – Роза обернулась и увидала Татищева. Бедняга, вышвырнутый цыганом в окно, валялся в песке в не самой привлекательной позе. Стонущий и жалкий, он тщетно пытался встать, падая при каждой попытке, и утирая нос, из которого ключом брызгала кровь. Роза снова улыбнулась и перевела взгляд на отца – уже знакомый им, привычно-строгий, хотя улыбка и веселый блеск в глазах по-прежнему сохранились у нее.

    - Что ты здесь натворил? – спросила она – теперь уже по-русски. И брови ее сурово сдвинулись.
    - Да так, ничего страшного, - с до смешного виноватой миной небрежно бросил цыган, разглядывая плоды своей  недавней битвы. – Просто помахали кулаками – только и всего.
    - Только и всего?! – возмутился Осипов, вспоминая, как еще секунду назад он прощался с жизнью.
    - Чуть весь дом не разнес! – поддержал друга Роков, который не мог забыть, как его вышибли из передней.
    - Да? - цыган резко обернулся  к нему – и оба друга отшатнулись, увидав его лицо. Ни тени смеха и веселья, глаза пылали черным, гневным огнем, с уст пропала улыбка. – Не разнес, говорите? Может, мне еще и прощения у вас попросить? -  голос его креп, свирепея с каждым словом. – Не успел войти, как этот, - он презрительно кивнул на Рокова, - набросился на меня, как собака, даже имени не спросив. Что, нынче так принято, да? Кидаться на гостей, да еще сволочью их обзывать? Так у вас гостей принимают?
    Он снова начал злиться и снова стал опасен. Грозный, величественный, он как гора двинулся на Осипова, который, а тот, перепугавшись и растерянно поглядывая по сторонам, не имея возможности даже встать, полз от него, двигаясь к стенке.
    - Отец, - предупреждающе молвила Роза цыгана, беря его за руку.
    И во время – разгневанный цыган готов был в любую минуту накинуться на перепуганного Осипова.
    - Отец, - строго повторила Роза.
    - Суются тут всякие… - проворчал в ответ цыган, опуская занесенную руку. – Вошел - так на меня сначала накинулись, как собаки, а как стал защищаться, так они удивляются – а чего это вдруг он? А действительно, чего это я? Меня тут, видите ли, сначала сволочью обзывают, в морду ни за что бьют, а потом еще возражать смеют, когда я сдачи даю!
    Цыган ворчал, но ворчал уже без злобы, скорее просто с досадой – чтобы хоть что-то сказать, и Роза улыбалась.
    - Когда ты пришёл?
    - Только что. Да только мне тут, похоже, совсем не рады.
    - Ну что ты, - она улыбнулась. - Присаживайся.
    Цыган присел, окинул взором гостиную, а затем вновь посмотрел на дочь. Вернее, на её плечо, где обычно сидел Ветерок.
    - Ветерка больше нет, - поймав его взгляд, ответила Роза, -его...
    С радостным ворокованием в гостиную влетел белоснежный голубь.
    -Ветерок!
    Роза едва не задохнулась от удивления и радости, а вместе с ней -  помощники, Влад и невольницы, выглянувшие из девичьей.
Да, это был Ветерок. Белоснежный голубь, с теми же озорными крохотными блестящими глазками, с пушистым веером-хвостом – он с радостным криком кинулся к своей хозяйке и через мгновение оказался у нее на ладони, осыпаемый поцелуями. Правда, он немного отощал с тех пор, как Роза в последний раз видела его, и вместо одной лапки – левой, - у него была жалкая культя, но все-таки это был он.
    - Но,… но как это возможно7 - ошеломлённо прошептала Роза.
    - О, - Хмель широко улыбнулся, - это целая история. Я охотился с Тибо в самой чаще леса, когда услышал выстрел. Сначала я не обратил на него внимания, решив, что это какой-то охотник пытается раздобыть себе еду. Но выстрелов больше не было, и я удивился, поразившись меткости стрелка, который с первого раза умудрился прибить себе зверя. И мне стало интересно, что за Робин Гуд объявился в этом, далеко не Шервудском, лесу – вот я и отправился на звук выстрела, думая, что на худой конец если стрелка не найду, то хотя бы раздобуду обед, если ему он окажется не нужен. Правда, я находился далеко от того места, где стреляли, да и дорожка туда была не из легких - по вашим-то буреломам и болоту, но кое-как, уже почти под утро, я туда добрался. Наполовину мои ожидания оправдались – охотника я не нашел, зато нашел его добычу. Знаешь колючий кустарник? Наверное, тебе приходилось его видеть – он растет в вашем лесу только в одном месте, и если идти прямо от мостика через реку, всегда прямо и не сворачивая, то  не ранее как через час, а то и более, можно в него уткнуться.

    - Такой высокий и глухой, как стена? У него еще такие длинные острые колючки, часть из которых согнулась, как крючки?
    - Вот-вот, он самый. И именно в нем, а точнее, в самой его гуще, и была добыча охотника – этот вот плут. Бедняга лежал в грязи - весь утыканный иглами, словно дикобраз, он истекал кровью. Его радость при виде меня ты, конечно, представить себе не сможешь, а мой ужас при мысли о том, куда мне придется залезть, чтобы вытащить этого прохвоста, конечно, тоже… зря улыбаешься, - усмехнулся Хмель, завидев улыбку на губах Розы. – Мне было совсем не смешно. Я чуть не погиб, добираясь до незадачливой пташки, подарив проклятому кустарнику добрую четверть моих волос и всю рубашку, которая досталась ему в качестве трофея. Однако еще горше мне стало, когда я увидал, в каком состоянии это чудо. Весь в крови, с лапой, которая болталась на лоскутке кожи и жилок, утыканный иглами и с подпаленными перьями, с дробью в брюхе – поверь, картина была далеко не радостная. Он глядел на меня потухающими глазами и слабо шевелил крыльями, с кровавым пузырем у клюва он молил о помощи – и это при учете, что у меня из всех необходимых инструментов был только нож. А еще камень в сердце – потому что я все пытался понять, что же такое должно было случиться, чтобы здесь начали палить по голубям.  Ну и в довесок этот придурок Тибо, устроивший истерику и потерявший сознание при виде крови. Ну что смеешься, все так и было! Он грохнулся в обморок, когда увидал бедного Ветерка, и схватился за сердце, когда заметил, что стало с моей рубашкой, которую я пару часов назад завещал ему в случае моей внезапной кончины. В общем, с двумя умирающими парнями я тронулся назад в табор, так, между прочим, и не получив долгожданной еды. А потом три месяца выхаживал эту куропатку – и это не говоря о том, что  мне пришлось перед этим провести ему сложнейшую операцию, изъяв из его нежного тела сначала дробину, которая просто чудом не прыгнула ему в сердце и не задела позвоночник, а потом вытаскивать все сто двадцать три колючки.
    - Ты их даже сосчитал? – улыбнулась Роза, кидая отцу зашитую рубашку.
    - Представь себе! Сидел полночи и вместо того, чтобы считать овец, считал вот эту мерзость, а заодно свои убытки, оплакивая погибшую … - Хмель замолк, потому что когда он надевал рубашку, то зацепил все еще находящиеся на его руках наручники (точнее, то, что от них осталось), а это вызвало у него неприятное ощущение. Усмехнувшись, цыган потрогал эти холодные браслеты, а Дроздов протянул ему крошечных ключ от них – чтобы цыган смог их снять, но не успел он и рта открыть, как Хмель схватил руками один наручник и, чуть нахмурив лоб, сжал пальцы. Раздался легкий треск – и сломанный наручник полетел на пол. Еще минута на подобную операцию со второй рукой – и еще один наручник, сломанный пополам, летит вслед за первым. Улыбаясь, хмель с удовольствием потер свободные запястья, и пока он это делал, то краем глаза заметил на полу, рядом с брошенными им наручниками, засаленный клочок газеты с надписью «Пойманы цыгане».
Заинтересованный, Хмель привстал и, нагнувшись, потянулся за бумажкой и вскоре завладел ею. Черные глаза побежали по строкам, после чего Хмель взглянул на Розу – та уже смотрела на него, тревожно и вопросительно.
    - Читала? – коротко спросил Хмель, кивнув на листок. - И давно?
    - Сегодня, за минуту до твоего прихода.
Хмель улыбнулся.
    - Как вовремя я, однако, появился. Небось, уже в покойники меня записала?
    - Почти, - она едва заметно улыбнулась, взяла листок из его рук, вновь прочла уже знакомые ей строки, а потом устремила вопросительный взгляд на отца. – Но если…
    - Потом, - ответил цыган.

Продолжение

авторизация
Регистрация временно отключена
напомнить пароль
Регистрация временно отключена
Copyright (c) 1998-2024 Женский журнал NewWoman.ru Ольги Таевской (Иркутск)
Rating@Mail.ru