Предыдущий
"Спи, моя радость, усни". Эпизод 15
Ане было стыдно, она чувствовала себя абсолютно несчастной, и была совершенно вымотана, когда вышла из машины у дома. Ей хотелось попрощаться с подругами прямо здесь, не откладывая. Но Аня не решилась, струсила.
Рёв Мартина слышался уже за несколько метров, хотя не видно, ни его, ни Оле.
Аня бросилась в дом, не понимая: что-то случилось с Оле, Мартин один?
Дверь ей открыл Оле - с Мартином на руках:
- Только спокойно, ничего не случилось, - увидев ее лицо, предупредил Оле.
Мартин протянул к ней руки, она схватила его, он прижался дрожащим тельцем к маме, замер - мгновенно плач стих.
Следом за Аней вошли подруги, они топтались у входной двери, так как Аня загораживала им проход.
- Да, это, похоже, мальчик, который заболел своей мамой, оторваться не может, - пошутила Милана.
И потрепала Мартина по щеке.
Аня не ответила, она лихорадочно прокручивала в голове фразу, которую готовила, стоя под душем.
А Милана продолжала, как ни в чем не бывало, держа Мартина за палец:
- Он не здоров? Зубы? – и она показала на слюни, бегущие изо рта.
Аня продолжала хранить молчание, прижимая к себе ребенка.
- Да, - подтвердил Оле, - и когда он в таком состоянии, только мама его может успокоить.
Мартин прижался носом к шее, и бубнил что-то знакомое, не по мелодии, но по ритму. «Спи, моя радость, усни», - узнала Аня.
И почувствовала себя настоящей предательницей, что малыш беспокоился и звал ее, а ее не было рядом.
Если бы она не последовала советам Оле, а последовала своему плану и отказалась от визита! А вместо этого она пыталась развлечь капризных барышень, своих неблагодарных подруг, которые только и знают, что указывают ей на ошибки.
И Аня решилась:
- Знаете что? - сказала она. - Я хочу вам признаться, что я выполнила свой план, и думаю, мы можем уже попрощаться.
Она протянула задремавшего сына Оле, отметив про себя, что лоб у мальчика горячий и надо бы померить температуру.
Подруги смотрели на нее удивленно, не понимая. Аня решила, что отступать поздно, набрала побольше воздуха, глубоко вздохнув, и продолжила:
- Если быть до конца откровенной с вами, то я не хочу быть больше членом вашей "великолепной" четверки. Я недостаточно "великолепна" для вас, мои дорогие Катя, Лиззи и Милана.
Аня помолчала, ожидая реакции, но подруги отличались выдержкой и терпением. Не зря они называли себя "великолепными".
И Аня, теряя уверенность от их осуждающего молчания, все-таки решила закончить свою мысль. Слишком долго она думала об этом, чтобы превратить все в шутку:
- Да, я помню, когда-то давно вы были очень добры ко мне, и мы старались друг друга подбодрить и помочь. А теперь мне кажется, вы меня стесняетесь и жалеете. По крайне мере, это выглядит так, а вы, трое…
Она словно подбирать слова, понимая, что сжигает сейчас все мосты к прошлому и их дружбе, оказавшейся только воображаемой:
- А вы, трое… все время только и стараетесь перегнать друг друга и похвалиться посильнее. Но дружба - это же не олимпийские игры, где надо ставить рекорды, правда? И быть лучше всех, так ведь?
Дружба, это, когда тебе не надо думать, что подругам будет смешно оттого, что двери и стены запачкал мой маленький сын; это, когда мне не надо оправдываться, почему я снова встречаю вас в той же юбке, что и в прошлом году. И это когда я не встаю в полшестого, чтобы приготовить стол для вас, а то будет не достаточно торжественно и красиво.
Простите меня, девочки: Аня прижала руки к груди, чувствуя, что еще чуть-чуть и она расплачется:
- Мне просто жалко на это терять время. Так как мое время мне очень дорого.
Оле ничего не сказал, наоборот, чтобы не поддерживать жену, он неслышно ускользнул в кухню, открыл холодильник: увидел сырную закуску, большую миску салата цезаря и приготовленные для жарки отбивные.
Он не знал, когда Аня все это успела сделать, а кухня, еще вдобавок, наполнялась запахами пекущегося хлеба. То есть, Аня еще и хлебопечку успела заправить, с вечера. И Оле понял, что причина такого поведения Ани кроется не в ее страхе, что подруг нечем кормить, а в чем-то другом, более глубоком и отдаленным по времени от сегодня.
Подруги молчали, встревожено переводя взгляд друг на друга. Наконец, молчание нарушила Милена и сказала совсем не то, что ожидала Аня:
- Энэ, - они так называли Аню, на датский манер, - Я понимаю, что ты имеешь в виду, и скажу прямо, я думала так же, последние месяцы…
- Да, - вмешалась Катя, всплеснув руками, последний раз мы вели себя как "отчаявшиеся домохозяйки", словно хотели доказать друг другу, что… что мы хотели друг другу доказать, девочки? что же это с нами случилось? Ведь вы мне очень дороги. Правда. Все трое. – Но я понимаю Энэ, и я, пожалуй, тоже не стану встречаться более с вами, если мы так нечестны друг с другом и… встречи делают нас только несчастными.
Лиззи покраснела, и, не поднимая глаз от шарфика, который она теребила в руках, сказала:
- Девчонки, ну, конечно, вы правы. Но как признаться в том, что тебя потихоньку выживают с работы? Это же стыдно, вот, я и нашла форму объяснения, для вас.
Она виновато пожала плечами:
- Конечно, вы все поняли, я просто хвалилась и врала. Я бы лучше работала полный день, этот перевод на 20 часов в неделю очень некстати. Нам так сейчас нужны деньги, повысили процент по кредиту за дом, кроме того, через месяц истекает отсрочка платежей, но мне больше часов не дают - повальное сокращение в головной фирме, нас разбросали по филиалам, да и то, кому удалось, остаться, как мне, а большинство уволили. Но разве это - радость? а как делиться не радостью? Я не хочу, чтоб меня жалели.
Лиззи вытерла слезу, и резко подняла голову, словно демонстрируя независимость и неприятие любой жалости к себе.
Катя продолжила:
- А мне, знаете, как теперь тяжело с этим повышением, как тяжело быть шефом - тебя все словно под лупой разглядывают, все им надо, подчиненным - от цвета моей помады, до высоты каблука - все обсуждается, а потом мне по очереди в кабинет доносится, ужасно противно. Я так переживаю, что часто прихожу домой с ужасной головной болью.
Аня не верила собственным ушам, но быстро сориентировалась, и, чтобы не пропал момент сокровенных признаний, сказала в унисон:
- А я, вот, снова беременна, и зачем? - развела руками. - Только собиралась в университет вернуться, а Мартина в ясли отдать. А Оле сказал, что родовой период так короток для женщины, так много бездетных пар, что я должна быть счастлива, что мне господь дает такую возможность. Рожать и рожать. И Ренессанс мой, если за предыдущие три-четыре сотни лет никуда не убежал, то, уж, за пару пятилеток, пока дети подрастут, и я вернусь на учебу, с ним, Ренессансом, тем более ничего не случится. Я понимаю, что Оле прав, и Мартину нужны и сестренки, и братишки. Но меня так крутит и мутит, вы не представляете, с Мартином ничего подобного не было.
Окончание