«Спи, моя радость, усни». Эпизод первый
Аня почувствовала пот, стекающий по спине, когда она, с Мартином на руках, шагала по просторному магазину. Она попыталась расстегнуть молнию на куртке, но не смогла - обе руки были заняты - Мартин устроился в ее руках тугой сладкой ношей, которая своя и не тянет, пахнет призывно и щемяще детской присыпкой и кремом.
Он обвил Анину шею ручонками и пускал пузыри, прижимая свою щеку к Аниной щеке.
Аня опекала Мартина особенно усердно последние несколько дней - у Мартина резались нижние передние - первые зубы, малыша слабило, он плохо ел и спал только рядом с мамой, к недовольству Оле.
Дома Аня привычно сажала Мартина на свое бедро, бедро принимало вес ребенка, а Мартин обхватывал Аню ножками и ручками, словно врастая в нее, но это было удобно. Аня, поддерживая его рукою, могла делать еще какие-то дела, не слишком большие - кашу помешать или белье в стирку собрать, но, все же...
Оле поддразнивал ее, что она в такой позе похожа на дерево, с боковым новым побегом. Ане это было смешно, и она охотно смеялась вместе с Оле над неуклюжим сравнением, находя его, если не умным, то смешным, и Оле, и сравнение себя.
Она и вправду чувствовала свою раздвоенность, думая о Мартине постоянно, и когда он был в яслях, и когда гостил у матери Оле, она не могла отвлечься от мыслей о нем, тревожилась, как Мартин поел, спал ли, не плакал?
Аня никогда не мечтала так сложить свою жизнь - уйти из-за беременности из университета, принять роль домохозяйки.
Она пока отложила в «долгий ящик» свои мечты выучить итальянский, получить гранд на учебу во Флоренции или Генуи.
Много лет назад, один раз побывав в Италии, со школьной экскурсией, она полюбила Италию навсегда.
Ее мечта была ясной и последовательной: сначала выучить итальянский, потом получить гранд, выиграв конкурс и уехать в Италию, где долго и кропотливо изучать эпоху Ренессанса, переезжая из одного старинного города в другой, посещая галереи, музеи, рассматривая старинные картины, раздумывая над тем или иным жестом, изображенных на картинах персонажей.
Или сидеть в архиве замка герцогов Савойских или Урбинских, разбирая древние свитки, надев специальные перчатки, чтобы не повредить драгоценные документы...
***
Мартин оттягивал руки, было трудно двигаться в дутом пластике, хотелось немедленно поставить или посадить Мартина и перехватить чуть свободного дыхания. Малыш сильно давил на живот Ане, а там, еще не видная и не слышная, уже жила новая жизнь.
Этой новой жизни было от роду не более двух недель, но Аня чувствовала, как наливается ее живот и тяжелеет грудь, точно так же было и в прошлый раз, когда она узнала, что Мартин «поселился» в ней. Она с первой же секунды знала, что будет мальчик.
А Мартином он стал по желанию Оле. Ане было все равно. Все было некстати - и Мартин, и семья с Оле. Не об этом Аня мечтала, не к тому стремилась. Но что теперь думать, когда новая жизнь уже определяла ее бытие и сознание - а за ней торопилась еще одна.
Мартин завертелся, отвлеченный, музыкой, скоплением народа, непривычным шумом и яркостью мельтешения множества новых предметов перед глазами. Он потянулся за лоснящимися новогодними открытками, в выставленном наружу штативе сувенирного отдела, грозя выпасть из Аниных рук:
- Ну, нет уж, сиди, давай, спокойно, - пробормотала она, - сейчас пересажу тебя в тележку, а то мы так и за целый день не дойдем.
Мартин начал хныкать, готовясь дать высокую громкую ноту, предвещающую последующий рев. Он выгибался маленьким плотным тельцем, в мешковатом комбинезоне, а Аня, придерживая ногой тележку для продуктов, сажала сопротивлявшегося сына в нее, внимательно следя за движениями возбужденного малыша, чтобы он, в своем упрямом азарте неповиновения материнской воле, не упал, не ушибся, не поранился.
Мартин обладал веселым характером, с Аней обычно соглашался, но зубы давались ему тяжело, меняя нрав до неузнаваемости.
Аня выхватила из штатива открытку, с ярким красным Юлименом*, сорвала хрустящий целлофан, раскрыла-зазвучала детская милая песенка, Мартин протянул руки навстречу новому интересу, слезы еще и не просохли, а он, усевшись на решетчатое дно продуктовой коляски, уже увлеченно исследовал открытку, раскрывая и закрывая ее, заливисто при этом хохоча.
Как всегда говорила Анина мама: «Горе ребенка короче воробьиного носа».
***
И где она теперь, ее мама? беспокойная, искренняя, отзывчивая на чужое горе?
Она легко оставила Аню, когда той было девять лет, оставила со своей сестрой, так как мамин новый муж, Анин отчим, не смог принять девочку.
Отчима раздражала Аня, ее желание целовать маму и обниматься с ней, шептаться о "секретиках". Он не понимал Аниной страсти к шоколаду, и почему она разбрасывает фантики по всей квартире.
Он не мог привыкнуть к Аниной шумной и веселой натуре, любившей громкую музыку и беспорядок.
Отчим, приходя, домой после работы, сразу же выключал музыку. Он молча оглядывал комнату, собирал разбросанные вещи и бумажки, ставил у входа забытые Аней посреди комнаты сапоги, вешал в шкаф ее пальто.
После этого отчим уходил на кухню, готовил ужин и ждал маму. С Аней отчим не разговаривал, словно ее не было.
Аня тоже ждала маму и рисовала или читала. На кухню Аня не заходила, даже если очень хотела пить. А она всегда хотела пить, наевшись конфет. Аня бежала в ванную и пила из-под крана.
Мама приходила поздно, у нее было много пациентов, а потом еще дежурства, но она была так рада Ане. Аня кидалась к маме и висла у нее на шее.
- Нюшик, отпусти меня, пожалуйста, мне тяжело, - тихо просила мама, целуя Аню, но глядя не на нее, а вперед.
Аня все понимала и оглядывалась: сзади стоял Питер, такой красивый, высокий, с пронзительными черными глазами. В руках он комкал кухонное полотенце.
Мама, отодвинув от себя Аню, кидалась к Питеру, как Аня за минуту до этого - к ней. Мама окольцовывала Питера руками, прятала в его рубашке лицо и шептала:
- Как же я соскучилась по тебе, какой был долгий день.
А Питер, тут же, поменявшись лицом, брал мамины руки и целовал их, по переменке - то одну, то другую.
Аня стояла и думала:
«Ну, я же здесь, эй, вы! что ли не видите меня, что же вы целуетесь, когда я здесь одна, ну, вспомните же про меня! Что ли я вам совсем не нужна»?
Но мысли Ани никто не слышал.
Потом Питер уводил маму на кухню и долго рассказывал, какое испорченное дитя Аня. Он предлагал отправить Аню в дорогую частную школу, с проживанием, готов был оплатить ее содержание. Только бы Аня исчезла из их жизни, только бы не слышать ее голоса и не видеть разбросанных по квартире вещей. Квартира была отчима, и он ненавидел беспорядок.
Мама плакала и соглашалась с мужем, Аня плакала, так как ей было жалко маму, она понимала, что виновата, что снова ничего не успела сделать, до прихода отчима. Она просила прощения и обещала быть хорошей и не включать музыку, и не разбрасывать фантики, и ставить на место сапоги.
Отчим Питер не спал по ночам и курил на балконе. Пробираясь в темноте к балкону, мимо дивана, на котором спала Аня, он каждый раз спотыкался об него, громко чертыхался, зажигал свет, демонстративно стонал, потирая ушибленную ногу; мама кидалась к нему, мелькая маленьким приведением, в воздушной длинной ночной рубашке перед Аниными сонными глазами.
Однажды за Аней в школу заехала мамина сестра, Оля, которая была на семь лет моложе мамы, но дочка Оли, Лерка, была ровесницей Ани...
Так Аня оказалась у Оли в доме, и прожила в нем десять лет. Мама навещала ее, она уже тогда ждала Костика, младшего Аниного брата.
Мама радовалась и наслаждалась семейной жизнью, ей было 35 лет, и она впервые вышла замуж.
Про Аниного отца мама демонстративно не говорила, Аня носила девичью фамилию мамы и Оли.
Анин отец не проявлял желания видеться с дочерью. Был он преуспевающим зубным врачом, в российской столице, имел два частных кабинета, но редкие суммы его, пересылаемые для дочери Вестерн Юнионом, не покрывали даже расходов на учебники Ани, как говорила мама. Аня не понимала, при чем здесь учебники, учебники бесплатно выдавали в школе, в начале каждого года. Но она никогда не перечила маме - она ее любила и боялась огорчить.
***
Аня облегченно перевела дух, с наслаждением расправила затекшие плечи и руки, сняла, наконец, куртку, положив ее туда же, в тележку.
«Куда же я положила список продуктов»? - подумала она, вспомнив, тут же, что он лежит во внутреннем кармане куртке, им обернута кредитка - с появлением Мартина Аня разлюбила портмоне и сумки, носила нужное в карманах. И теперь, переложив кредитку в карман джинсов, развернула и пробежала глазами список.
Список составлял Оле, Аня была только рада этому, заботы о Мартине и последние бессонные ночи лишили ее всякого желания и сил думать о хозяйстве.
«Ага, овощи», - прочла Аня первую строчку и направила тележку в сторону той части магазина, где она помнила, продавались овощи.
Мысли вернулись к тому, чего было не избежать и мучило Аню последние недели больше, чем все остальное - ее встреча с подругами.
Пришел ее черед приглашать их к себе - Катю, Милану и Лиззи.
----------------------------------------------------------------------------
*Юлимэн - с моим русским произношением название Датского Деда Мороза
(в оригинале- julemand)
Продолжение: "Спи, моя радость, усни". Эпизод второй