Меня и моего котенка от Питера отделяли 250 километров. Это 4 часа волшебной дороги в душном вагоне электрички с твердыми сидениями по четыре человека.
Вокруг были разные люди – личности маргинального типа, бабушки-дачницы с тележками, дедушки с этими бабушками, студенты с ноутбуками и капающей слюной на него (явно смотрящие не кино про посадку морковки или удобрения хозяйства навозом). В общем, люди, которые не встретились при непринужденной обстановке.
Не то, чтобы нам не нравилась дорога – скорее, это приходилось делать так часто, что она потеряла для нас увлекательность и стала привычной. Вы не поверите, как хорошо я себя чувствовала в белом платье, и какой замечательной парой мы смотрелись с моей пушистой подругой.
Все норовили погладить ее. Дети, сквозь сопли восторга, пытались оторвать кусочек мяса кошатины, студенты фотографировали, а взрослые подсылали к ней поближе тех самых детей с потными ладошками.
Напротив меня сидел молодой человек, на лбу у него было написано: «у меня никогда не будит такого котенка, у меня никогда не будит такого платья, ну или девушки в таком, не побоюсь этого слова, восхитительном платье». Он все время цокал языком и качал головой на фоне безумного восторга людей от кисы. Уже тогда я не возлюбила их. Не то, чтобы нам не нравилось внимание – скорее, это приходилось видеть так часто, что оно потеряло для нас увлекательность и стало привычным.
Но вдруг, в спектакле комедии показалась трагедия. От духоты, от слюнявых студентов и тянущихся детских лап, мою прекрасную - британскую, короткошерстную синюю кошку - укачало. Ей стало плохо всеми замечательными завтраками, обедами и ужинами вместе взятыми. И если так можно сказать - ей стало плохо со всех сторон. Многогранная так сказать кошка. О, как плакали дети, о, как плакало мое платье, о, как жалко было мне котенка. Ей было настолько плохо, что от боли она кусала мне руку и прокусывала ее до крови. Она кричала, как только могла на своем языке и - плакала. Именно тогда, я в первый раз увидела слезы в глазах животного. Все равно было - на детей, на платье, на вагон, на то, что подумают, лишь бы ей было легче. Чуть-чуть легче.
Молодой человек, сидевший рядом, смотрел глазами курицы, а потом иронично сказал: «Она у вас так орет, как будто сдохнет». «Вы так выглядите как будто уже сдохли», - огрызаясь, сказала я. Весь вагон шумел и вопил. Недавнее счастье от вида комочка шерсти сменилось гневом. Никто не собирался помочь. На меня посылались проклятья, а на комочек - вдвойне.
«Люди, это же ребенок!», - сказала я, после чего личности маргинального типа готовы были принять меня в свои ряды изгоев, бабушки - кинуться в меня своими колясками, а дедушки внезапно вспомнили свои познания в нецензурной лексике. У студентов, у всех, нашлись видео камеры, а все дети вытерли о мое платье свои потные лапки. Меня выгнали в тамбур поезда, где я и провела два оставшихся часа увлекательного путешествия, откачивая котенка.
Только пара людей без определенного места жительства, с добрыми глазами и, как видимо, с таким же сердцем, дали мне платочки и достали откуда-то воду.
Сейчас моя киса – подобие диванной подушки. Все хорошо. У нас все хорошо.
Не то, чтобы нам с ней не нравится этот случай, скорее - не хочется, чтобы это было так часто, и вошло в нашу привычку.